С другой
стороны, следует учитывать мифические связи, существующие между орлом и
шаманом. Вспомним, что орел считается отцом первого шамана, он играет
важную роль в самом посвящении шамана, наконец он находится в центре
мифического комплекса, включающего Древо Мира и экстатическое
путешествие шамана. Тем более не следует забывать, что Орел
определенным образом представляет Всевышнее существо, даже если он
сильно соляризован. Нам кажется, что все эти элементы приводят к
довольно точному определению религиозного значения шаманского наряда:
надев его, шаман обретает мистическое состояние, обнаруженное и
закрепленное во время долгих переживаний и церемоний посвящения.
Символизм скелета
Этот
символизм подтверждается, среди прочего, наличием на шаманском наряде
определенных железных предметов, имитирующих кости и долженствующих
придать ему, хотя бы частично, вид скелета. Некоторые авторы, среди них Харва,
считали, что речь идет о скелете птицы. Но в 1902 году Трощанский
показал, что, по крайней мере у якутского шамана, эти железные "кости"
должны имитировать скелет человека. Некий енисеец сказал Кай Доннеру,
что кости являются скелетом самого шамана. Сам Харва
изменил свое мнение и считал, что речь идет о человеческом скелете,
хотя Е. К. Пекарский предложил в 1910 г. еще одну гипотезу, а именно:
что речь идет скорее всего о комбинации человеческого скелета со
скелетом птицы. У маньчжуров "кости" сделаны из железа и стали, а
шаманы утверждают (по крайней мере в наши дни), что они представляют
крылья.
Тем не менее нет оснований сомневаться в том, что во многих случаях
имеется в виду изображение человеческого скелета. Финдайзен воспроизводит железный предмет, превосходно имитирующий человеческую берцовую кость (Берлинский Музей этнографии).
Независимо
от этого, обе гипотезы сводятся по сути к одной и той же
фундаментальной идее: пытаясь имитировать скелет человека или птицы,
шаманский наряд указывает на особый статус того, кто его надевает, то
есть человека, который умер и воскрес. Как мы видели, у якутов, бурятов
и других сибирских народов считается, что шаманы были убиты духами их
предков: "сварив" тела убитых, духи пересчитали и поставили на место
кости, скрепили их железом и покрыли новым телом.
У охотничьих народов кости представляют первоисточник жизни как
человека, так и животного, источник, из которого воспроизводится вид.
Именно поэтому кости пойманной дичи не ломают, а заботливо собирают и,
согласно обычаю, хоронят, складывают на помостах или на деревьях,
бросают в море и т.д.. С этой точки зрения, погребение животных осуществляется точно таким же образом, как и людей,
поскольку как у одних, так и у других "душа" пребывает в костях, и
поэтому можно надеяться на воскрешение существ из их костей. Скелет,
представленный на шаманском наряде, обобщает и воспроизводит драму
посвящения, то есть смерти и воскрешения. Неважно, считается ли он
изображением человеческого скелета или животного: в обоих случаях речь
идет о субстанции-жизни, первичной материи, сохраненной мифическими
предками. Человеческий скелет определенным образом представляет архетип
шамана, поскольку считается, что он представляет семью, в которой по
очереди родились предки-шаманы. (Между прочим, семейные корни
обозначаются словом "кость": говорится "от кости N" в значении "потомок
N".)
Скелет птицы является вариантом той же концепции; с одной стороны,
первый шаман родился от связи орла и женщины, с другой же - сам шаман
пытается превратиться в птицу и летать, а по сути он является птицей
настолько, насколько, как птица, имеет доступ к высшим сферам. В том
случае, когда этот скелет - или маска - превращает шамана в другое
животное (оленя и т. п.), мы имеем дело с подобной теорией,
поскольку животное - мифический предок - является как бы неисчерпаемой
маткой жизни вида, узнаваемой в костях этих животных. Мы сомневаемся,
следует ли говорить здесь о тотемизме. Речь идет, скорее, о мифических
связях между человеком и его дичью - фундаментальных связях для
первобытных охотников; это хорошо освещено в последних работах Фридриха
(Friedrich) и Мейли (Meuli). Возрождение из костей
Веру в то,
что убитое животное может возродиться из костей, мы встречаем не только
в Сибири. Фрэзер уже зафиксировал несколько американских примеров.
Согласно Фробениусу, этот мифико-ритуальный мотив еще жив у арандов,
племен из глубинки Южной Америки, африканских хамитов и бушменов. Фридрих дополнил и объединил африканские факты,
справедливо считая их выражением пастушеской духовности. Этот
мифико-ритуальный комплекс сохранился, впрочем, и в более развитых
культурах, в самом сердце религиозной традиции или в форме сказок.
Гагаузская легенда рассказывает о том, как Адам, чтобы дать женам
сыновей, собрал кости различных животных и попросил Бога, чтобы он их
оживил.
В одной армянской сказке охотник попадает на свадьбу духов леса.
Приглашенный к пиршеству, он воздерживается от яств, но уносит с собой
доставшееся ему ребро быка. Впоследствии, собирая все кости животного,
чтобы оживить его, духи вынуждены заменить недостающее ребро ореховой
веткой.
В связи с
этим можно вспомнить один эпизод из "Младшей Эдды" - случай с козлом
Тора. Отправившись в путешествие на своей тележке, запряженной козлами,
Тор остановился у одного крестьянина. "В тот вечер Тор взял своих
козлов и убил их. С них содрали шкуру и положили в котел. Когда они
сварились, Тор и его товарищи сели за ужин. Тор пригласил также
крестьянина, его жену и детей... Затем Тор положил козлиные шкуры возле
очага и сказал крестьянину и его людям, чтобы они бросали кости на
шкуры. У Тьялфи, сына крестьянина, была кость из бедра одного из
козлов: он расколол ее ножом, чтобы добраться до мозга. Тор переночевал
там. На следующий день он встал перед рассветом, оделся, взял молот
Мйоллнир и благословил останки козлов. Оба козла поднялись, но один из
них хромал на заднюю ногу".
Этот эпизод свидетельствует о сохранении у древних германцев
архаических представлений охотников и кочевых народов. Это не
обязательно след "шаманистической духовности"; тем не менее, мы его
здесь привели, оставляя за собой задачу анализа остатков индоарийского
шаманизма после изложения общих представлений о теориях и практиках
шаманизма. По поводу
воскресения из костей можно вспомнить знаменитое видение Иезекииля,
хотя оно и относится к совершенно иному религиозному горизонту, чем
рассмотренные выше примеры: "Была на
мне рука Господа, и Господь вывел меня духом и поставил меня среди
поля, и он было полно костей, и обвел меня кругом около них, и вот
весьма много их на поверхности поля, и вот они весьма сухи. И сказал
мне: сын человеческий! оживут ли кости сии? Я сказал: Господи Боже! Ты
знаешь это. И сказал он мне: изреки пророчество на кости сии и скажи
им: "кости сухие! слушайте слово Господне!" Так говорит Господь Бог
костям сиим: вот, Я введу дух в вас, и оживете. И обложу вас жилами, и
выращу на вас плоть, и покрою вас кожею, и введу в вас дух, и оживете,
и узнаете, что Я Господь. И я изрек
пророчество, как повелено было мне; и когда я пророчествовал, произошел
шум, и вот движение, и стали сближаться кости, кость с костью своею. И
видел я, и вот, жилы были на них, и плоть выросла, и кожа покрыла их
сверху..." (Иезекииль, 37, 1-8).
А. Фридрих
также упоминает об изображении, открытом Грюнведелем в руинах храма в
Сенгим Эгиз: на нем представлено воскрешение человека из его
собственных костей, совершающееся по благословению буддийского монаха.
Здесь не место ни вникать в подробности, касающиеся иранских влияний на
буддистскую Индию, ни поднимать пока еще мало изученную проблему
симметрии между тибетской и иранской традициями. Как заметил
несколькими годами раньше Моди,
существует поразительное сходство между тибетским и иранским обычаями
выставления трупов. И те и другие позволяют птицам и собакам пожирать
тела; для тибетцев очень важно, чтобы тело как можно быстрее
превратилось в скелет. Иранцы складывают кости в астодан, "место для
костей", где они лежат до воскрешения. Этот обычай можно считать сохранившимся остатком духовного наследия пастушеских времен.
В магическом
фольклоре Индии считается, что некоторые святые и йоги могут воскрешать
умерших из костей или праха; именно это делает, например, Горахнатх;
в связи с этим любопытно отметить, что этот знаменитый маг считается
основателем його-тантрической секты Канпхата, в которой мы еще будем
иметь случай обнаружить некоторые другие следы шаманизма. Наконец,
целесообразно вспомнить буддийские медитации, которые вызывают видение
тела и его превращение в скелет; существенную роль, которую сохраняют человеческие череп и кости в ламаизме и тантризме; танец скелета в Тибете и Монголии; роль брахмарандхры (= sutura frontalis - передний шов) в тибетско-индийских экстатических техниках и в ламаизме
и т. д. Все эти обряды и концепции показывают, что, несмотря на
современную интеграцию в самые различные системы, архаические традиции
идентификации жизненного начала в костях, по-видимому, не исчезли
полностью с азиатского духовного горизонта. Но кость
играет также и другие роли в шаманских мифах и обрядах. Например, когда
остякский шаман отправляется на поиски души больного, то для своего
экстатического путешествия он использует лодку, сделанную из сундука, и
лопаточную кость в качестве весла.
Следует привести в этой связи и гадание с помощью лопатки барана или
овцы, очень распространенное у калмыков, киргизов, монголов, или
гадание на лопатке тюленя у коряков.
Гадание само по себе является техникой, способной актуализировать
духовные реальности, лежащие в основе шаманизма, или облегчить контакт
с ними. Кость животного здесь также символизирует "Всеобщую Жизнь" в
непрерывном ее воспроизведении и поэтому содержит в себе - по крайней
мере чисто теоретически - все, что относится к прошлому и будущему этой
жизни. Мы не
считаем, что слишком отошли от нашей темы - скелета, изображенного на
шаманском наряде, - напоминая все эти обычаи и представления. Все они
почти полностью принадлежат к подобным или поддающимся сопоставлению
культурным уровням, и мы, перечисляя их, показали некоторые точки для
ориентации в широком пространстве культуры охотников и пастухов. Тем не
менее уточним, что все эти отголоски древнейших времен не в одинаковой
степени проявляют "шаманскую структуру". Добавим, наконец, что наблюдая
симметрию, установленную между некоторыми тибетскими, монгольскими,
североазиатскими и даже арктическими обычаями, следует учитывать и
влияния Южной Азии, а особенно Индии; к ним нам еще предстоит
вернуться.
|